Великая Суббота и Пасха в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Записки паломника, 1994 год

Продолжение. Начало здесь. 

Совсем белым днем мы идем в Лавру. На пути нас застигает звон. Кажется он вечным и хочется, чтобы он был всегда, чтобы всегда спешили к этой службе все, кому она дорога, чтобы о ней узнавали и те, кому о ней пока думать некогда и узнать не от кого.

Спешим к началу. Не хочется пропускать ни слова. Читают часы справа от Плащаницы. Вечерня соединяется с литургией. Прозвучал возглас: «Благословенно Царство», псалом 103, великая ектения..

Хорошо, что служит о. Владимир. Народу немного. Почти все жмутся к решетке. Постепенно толпа растет. Почему-то никогда не говорят отцы об этой литургии, не обращают на нее внимание тех, кто мог бы пойти, но по неведению доделывает домашние дела, кончая предпасхальные приготовления, упуская из вида, что эта литургия — тоже приготовление, даже более необходимое, чем все другие. Многому надо еще учиться и учить.

«Днем ад стена вопиет...» поют стихиры. Трижды звучит это начало, несколько варьируя основной смысл. После «Славы» слышим: «Сия бо есть благословенная Суббота...» Сошествию во ад Господа посвящены эти строки. С ними перекликаются слова-призывы: «Дерзайте убо, дерзайте, людие Божий: ибо Той победит враги яко всесилен» («Богородичен», глас 1).

С Евангелием идет все служащее духовенство к Плащанице, обходит ее, и при пении «Свете Тихий» уходят все в алтарь. Царские врата закрываются, чтец идет читать паремии . Их много — 15. Мы раскладываем стульчики и садимся слушать . От темных спин вокруг темно и это даже помогает внимательнее входить в то, что нам предлагает Ветхий Завет.

Первая паремия относит нас к самым «источникам»: «В начале сотворил Бог небо и Землю». Мы слышали эти слова перед Рождеством, Богоявлением, в первый день Великого поста. Теперь почти Пасха. Мы вводимся всем строем богослужения в ее преддверие, и эти слова нам напоминают, что «Божественное могущество приближается через Воскресшего к каждой душе, Его жаждущей».

Во второй паремии слышим: Светися, светися Иерусалиме...» Это говорил пророк Исайя, живший в VIII веке до Р. X. в то время, когда город разрушили халдеи, храм сожгли, жителей отвели в плен. Мы привыкли слышать в каноне пр. Иоанна Дамаскина другое: «Светися, светися новый Иерусалиме». Это не только к восстановленному позже городу относится, но больше — к новозаветной Церкви, которая соберет всех «от запада, и севера, и моря, и востока», прошедших через тяжкие испытания и не потерявших веры и жажды покаяния. За несколько часов до торжественного пасхального богослужения мы слышим эти древние призывы и будто сдвигаются пласты времен, тает дальность расстояний, и едиственное остается главным и вечным: славой и светом Иерусалима, старого города и Нового Царства Христова еще на земле начавшегося было, есть и будет Воскресение Христово!

Слушаем третью паремию об установлении иудейской Пасхи. Зачем нам теперь вспоминать о египетских казнях, о волнениях древних племен в связи с гибелью первенцев? Если мы увидим здесь не только одни первообразы и исполнение предвозвещенного, но сможем вникнуть в смысл жертвы, то поймем непреложную истину: всякий грех не останется без наказания.

Основную тяжесть его берет на Себя Господь, нам же оставляется выбор: или терпеливое несение посильного креста с надеждой на милость Божию, или горделивое упорство и отчуждение от Бога. Меняются чтецы.

Мы уже — в четвертой паремии — слышим рассказ об Ионе, наивно пытающемся улучшить свой жребий — не ходить в ненавистную Ниневию, город богатых, распутных хищников и обездоленных бродяг, город мерзких гадалок и отвратительных язычников. Это им идти говорить о гневе Божием? А вдруг покаются?
Читают быстро, размышлять некогда, но ведь не первый раз мы слышим это, и потому вновь встает в памяти знакомая его благодарность Богу, когда он осознал, что спасен «от кита», его досада, что Бог все-таки пожалел покаявшихся. Досада его от потери легкой тени от «тыквы», все подробности этой вставки в серьезные и строгие слова древних пророков, кажется, позволяют несколько отдохнуть вниманию. Но стоит вспомнить, что именно Иона, выброшенный на берег, стал первым изображением-символом Воскресения Христова, — и уже не будешь к этому повествованию относиться легко и менее серьезно, чем к другим.

Пятая паремия напоминает известный вопрос Иисуса Навина: «Наш ли или от супостатов наших?» Здесь мы слышим о Пасхе, только что отпразднованной перед мощными стенами Иерихона, о встрече с Архистратигом Силы Господней. Казалось бы, это надо читать в другое время. Какое отношение имеет это к нашей Пасхе? Оказывается — имеет. Здесь нам Церковь напоминает о явлении Силы Божией в лице Архистратига как предзнаменовании близости надежной защиты в предстоящей всегда всем и каждому в отдельности (пока мы в пути) битве с врагом спасения. Защита эта в лице Господа, победившего ад и смерть силою Крестных мук и Своего Воскресения.

Шестая паремия — последняя перед тем, как будет перекличка двух хоров и мощного чтеца, который приведет нас на берег Чермного моря, в стан тех, кому предстоит пройти его по вдруг оголившемуся дну. Сильный ветер, неожиданность совершающегося перед глазами, страх погони, гибель преследователей и, наконец, хвала Избавителю! Исход сынов Израилевых был прообразом Воскресения Христова. Уже не Моисей, а Господь ведет верных Своих по самым опасным и часто скользким путям, ободряя, вдохновляя, защищая их и в конце концов спасая Своей жертвенной любовью и Своим Воскресением.

Чтец читает нараспев: «Поим Господеви». Голос его тонет в хоре священников в алтаре: «Славно бо просла-вися». Не успели они до конца допеть, как подхватывает клирос: «Славно бо прославися...» Чтец читает стихи песни пророка Моисея, но хоть он и стоит близко, и читает громко, слова его тонут в перекличке хоров. Кончает он один. На всю трапезную гремит его голос, громкий, торжественный: «Славно бо прославися». Пел диакон, высокий, рыжеватый, имени его не знаю.

Седьмую паремию вышел читать другой. Слова пророка Софонии: «Потерпи до времени Воскресения» уверяют, что всякое нечестие не избежит наказания, а благочестие получит заслуженную похвалу. Призыв к радости дойдет не только до дочерей Сиона и Иерусалима, но отзовется в каждой верующей душе-христианке, потому что сказано: «воцарится Господь посреди тебе», то есть будет Господь царствовать среди близких Ему и никто не причинит им никакого зла.

В следующей, восьмой паремии мы слышим о чуде воскресения мальчика, сына вдовицы, жившей в Сарепте Сидонской. К ней послан был пророк Илия, у нее он прожил время сильного голода, силой Божией умножая горсть муки и немного масла. Пережили трудное время, выжили. И вот мальчик внезапно заболел и умер. Мать его приняла эту смерть как наказание за прежние грехи. Пророк жалел вдову, молился над умершим, и он ожил.

Вспоминая это чудо перед Пасхой, мы понимаем, что ветхозаветные воскрешения, как и новозаветные (сыны наинской вдовы и дочери Иаира) только оттеняют, подчеркивают силу совершенно исключительного чуда — Воскресения Христова, которое по своим последствиям выше всех сравнений и чудес.

Девятая паремия словами пророка Исайи говорит о радости: «Да возрадуется душа моя о Господе». Обычно мы слышим эти слова, обращенные к архиереям, но сейчас они — для всех! И в конце: «Якоже радуется жених о невесте, тако возрадуется Господь о тебе!» Самый известный и большинству близкий образ горячей любви -— юной, чистой, всего ждущей и надеющейся, любви юноши и девы — лишь слегка может напомнить ту любовь, которая душу христианскую делает Невестой Христу. Свою любовь Он доказал смертью и воскресением. А душа? Если душа каждого может недоумевать и смущаться, то Церковь как Невеста не сомневается в любви Жениха Христа и свидетельствует свою любовь верностью и терпением. Путь ее, как и каждого, входящего в нее, — через испытания к радости, полнота которой возможна лишь в Царствии Божием.

Сменяется чтец, и мы слышим в десятой паремии об испытании Авраама. Простые спокойные строки Бытия повествуют лишь о сборах и путешествии к месту жертвоприношения. О них стоило бы подумать заранее, попробовать найти для себя уроки, но ведь всегда некогда. Сейчас же, слушая об Исааке, приносимом в жертву и чудом оставшемся жить, мы знаем, что он — прообраз Христа.

Но к этому моменту мне кажется, самая подходящая мысль выражена апостолом Павлом в его посланиях (Рим. 4, 17 и Евр. 11, 19). Он говорил, что вера Авраама предполагала и возможность воскресения из мертвых. Бог может все, и потому можно решиться на все, не задавая себе ненужных вопросов и не терзая душу сомнениями.

И снова — в одиннадцатой паремии — пророк Исайя, «ветхозаветный евангелист», который пророчествует о Христе и слова его пророчества повторяет Господь в Евангелии (Лк. 4, 21) «Дух Господень на Мне» и силою этого Духа провозглашается «лето Господне приятно». Иудеи имели в виду внешние блага, которыми отмечался всякий 50-й год, когда по закону Моисея рабов отпускали на волю, должникам прощали долги. Господь же говорил этими словами о Своем Царстве. Мы знаем, что через смерть Спасителя исполняется пророчество о радости верующих в Евангелие.
Строки «Царств Четвертых» — паремия двенадцатая — уводят нас к неведомому городу Соман, где жила на редкость внимательная и заботливая женщина. Она просила мужа сделать пристройку к дому, чтобы в ней было для пророка Елисея удобное помещение, где он мог бы молиться и отдыхать, никем не стесняемый. Пророк был удивлен и хотел чем-то отблагодарить ее. Слуга подсказал: у нее нет сына. Пророк помолился и сказал соманитянке, что через год у нее родится сын. Так и было. И здесь, как и в Сарепте Сидонской, мальчик умирает и возвращается к жизни по молитве пророка.

И опять мы слышим о силе Божией, подготавливающей сознание к возможности чуда, хотя оно ни в коей мере не сравнимо с чудом Воскресения Господа.

В тринадцатой паремии  звучит скорбь плененных иудеев. Скорбь о своем храме, о тех, кто оставил веру отцов. Эта скорбь повторяется в веках и прообразует скорбь верных Христу в самый горестный для них момент — Его погребения, и, в то же время, она указывает на то, что все тучи порвутся и мгла рассеется в лучах Воскресения.

В четырнадцатой паремии пророк Иеремия говорит об установлении Нового Завета. Старый разрушен. Народ, отвергший своего Спасителя и Господа, отделился, выбрал себе участь оставленных. Новый народ Божий, христиане, от Бога получат дух новый, сердце новое. А мы — с каким живем? Несем ли мы миру дух Божий — дух мира, любви, благоволения? Святится ли нами Имя Божие?

И наконец последняя, пятнадцатая паремия, кончающаяся победной песнью трех отроков. И здесь плен, насилие. Вечные темы. Здесь такое понятное нам требование подчиниться «единственно верному» указанию и кланяться, не раздумывая, истукану. И те же «достоинства» доносчиков — зависть, ревность, хитрость, притворство, злоба. В противовес всей мерзости человеческой — верность трех юношей. Верность бескорыстная, самоотверженная, жертвенная. Знали, что шли на смерть — и шли, не желая изменить вере отцов. Опять мы встречаем образ-символ: молитва в огне. Молитва не о себе, не о спасении, молитва — славословие Бога. Эта молитва обнимает всю вселенную, которую юноши как бы приглашают убедиться в чуде: нестерпимое пекло не жжет их. Так может быть лишь в одном случае — если Бог рядом. И вот Он тут. Новозаветная Церковь подхватила восторг юношей, включив этот образ в канон. Все службы обращаются к этому образу, но наиболее полно он предстает в Великую Субботу. Очень жаль, что мы не приучены улавливать логическую последовательность и радоваться смысловой красоте в строе нашего богослужения.

«Господа пойте и превозносите во вся веки».

Чтец «велиим гласом» возглашает: «Благословите вся дела Господня...» Хор священнослужителей вторит: «Господа пойте и превозносите Его во веки». Клирос повторяет, усиливая ту же мелодию и те же слова. Величественная картина создается обращением к ангелам, небесам, силам Господним, водам, солнцу, луне, звездам, дождю, росе, ветру, зною, снегу, молнии, облакам... «Да благословит земля!..» Кажется, все перечислили, но вот снова мысленно мы возвращаемся к горам и холмам, траве, и источникам, морям и рекам, китам и всем тварям, в воде движущимся, к птицам, зверям, скоту...

Окончив это перечисление, чтец обращается к «сынам человеческим». Среди них выделяются перси Господни, те, кто признает себя рабами Господа. Обращение это объединяет живых и почивших, праведных, преподобных, смиренных сердцем и обычных «рабов Божиих», включая сюда апостолов, пророков и мучеников. Всем звучит: «Благословим Отца, и Сына, и Святаго Духа...» Отец Глеб, весь красный от усердия, кончает один: «Поюще и превозносяще во вся веки».

Малая ектения снимает напряжение, и вскоре вместо трисвятого поют: «Елицы во Христа креститеся». Напоминает ли это (а должно напоминать, для того и уцелело в чине) о том, как усердно готовились весь Великий пост оглашенные к «просвещению», то есть к таинству крещения, как следил за этим местный епископ, или все ушло в прошлое?

Об этом читают Апостол, а в алтаре все служащие переоблачаются в белые ризы.

К Плащанице идут петь трио: «Воскресни Боже». Выходит наместник с иконой Воскресения Христова и, стоя лицом к народу, всех благословляет этой иконой.
Икона эта (точнее — «Сошествие во ад») сияет новым золотом фона. Киноварь одежд вместе с охрами на фоне блестящего серебряного люрекса наместнического облачения как яркая вспышка жизни. Свет Христов проникает всюду, где о нем и не думают, он живит все, что тянется к жизни. Только бы не противиться ему собственным равнодушием.
Ушли певцы за наместником, вышел о. Владимир читать Евангелие. «В вечер субботний...» И почти тут же как вздох: «Да молчит всякая плоть человеча...» Есть такие песнопения, которые навсегда связаны в памяти с единственной мелодией, другой не хочется. И вот теперь эта медленная, тихая и очень сосредоточенная мелодия ведет к Тому, Кто пришел «заклатися и датися в снедь верным».

Молчанию, даже самому обыкновенному, надо еще учиться, а тем более — глубинному безмолвию, о котором мы почти не имеем понятия. В этот день надо особенно стараться молчать. Длинная вереница служащих медленно выходит на амвон, спускается и опять поднимается на ступеньки, чтобы безмолвно поклониться Плащанице.

Хочется в этот момент вспомнить всех, кто рад был бы стоять здесь, но не может по болезни или другим обстоятельствам. Литургия Василия Великого кончается. Честно говоря, хотелось бы совсем никаких «слов» не слушать, но не получается. Жаль, что не организована у нас подготовка к Пасхе. Не к розговению, а к празднику. В быту внимание рассеивается на пустяки, и потому из-за суетности многое — и часто самое существенное — теряется. В храме об этом, как правило, не говорят. Интересно: в древности в этот день уже не выходили из храма. Келарь давал каждому по куску хлеба, 6 шт. фиников или смокв (теперь мы это знаем как инжир) и кружке кисловатого вина, по крепости равного нашему квасу.

Если всю Страстную Неделю бывать в храме, стараясь внимательно вслушиваться во все службы, то вместе с ночной пасхальной заутреней и литургией можно ощутить полноту торжества. Если что-то пропустить, Пасха так не воспринимается. Конечно, может Бог дать радость великого праздника и вне зависимости от усердия, как чаще в детстве бывало, но это скорее исключение, чем правило. Правило — труд постоянный, усердный, внимательный. Труд и понуждение себя на молитву. А пасхальное торжество — награда за труд. В какой мере проникнет в душу эта радость — это как Бог даст. Хоть в какой-то мере да даст по милости Своей.

Читать дальше