ГЛАВНАЯ   НОВОСТИ   РАСПИСАНИЕ БОГОСЛУЖЕНИЙ   КОНТАКТЫ   КАРТА САЙТА

Из записок паломника

Великая Суббота и Пасха в Свято - Троицкой - Сергиевой лавре. Записки паломника, 1994 год

Над спящим Сергиевым Посадом в без 15 мин. 2 час. поплыл звон — зов к чину Погребения Спасителя. Мы в воротах. Крестимся на огромный Успенский собор и поднимаемся в Трапезную. Все так же, как всегда. Так и дай Бог, чтобы было всегда. В том повторении всего, даже внешнего, мне кажется, есть устойчивость. Отсюда, видимо, и устои. Твердое, незыблемое, надежное, на что можно опереться.

Та же сень над Плащаницей — легкая, белая, в белых цветах, со сверкающей главкой. Верх ее убран белыми искусственными цветами, а внизу, где Плащаница — белые гвоздики, хризантемы, лилии. С зеленью, конечно.

Подходят приложиться ребята (учащиеся духовных школ), монахи, кое-кто из тех, кому не мешает табличка «служебный вход». Народу не очень много. Кое-кто лежит прямо на полу, кто-то сидит на складных стульчиках. Мы полежали перед службой, слава Богу, теперь легче стоять. Жаль это время проводить в борьбе со сном.

Обычное начало утрени, краткая ектения, шестопсалмие... и выходит о. Владимир Назаркин. Он постарел, полысел, но голос еще хороший, и другого не хочется. Он в памяти остается как весьма подходящий по всему к этой службе. К этой — особенно. Бог дал ему голос не только сильный, но и нужного тембра, того необходимого для Церкви звучания, которого не даст ни одна «школа».

Кончилась у Плащаницы великая ектения и с хоров поплыли звуки: «Бог Господь». Движение в алтаре, открывшемся в это время. Раздают всем служащим зажженные свечи и все они во главе с наместником выйдут сейчас сюда, к Плащанице.

Мы стоим недалеко от решетки. Кто-то спит прямо у наших ног, хотя мешают всячески, но, видимо, усталость совсем обессилила человека. Покадили, пропели тропари («Благообразный Иосиф», «Егда снисшел еси» и «Мироносицам женам») и начинается долгожданное «сладкоголосие» — «похвалы», прибавляемые к каждому стиху 118 псалма.

Обычно похвалы и стихи поются только в начале, но зато как поются! «Непорочны» поются на 5-ый глас, а «похвалы» — как написал Турчанинов. Очень люблю это «сладкоголосие». Слушаю, стараясь ни о чем не думать, ни на что не отвлекаться, не вспоминать. Хочется, чтобы эта мелодия вошла в душу елеем, который исцелил бы ее раны. Почему-то мало у нас заботятся о том, чтобы большее число людей услышало. Многие радиопередачи включают теперь духовные песнопения, но вот это попробуй услышать! Главное, что помогает понять пение — это удивительное сочетание скорби (перед Плащаницей) и прославления. И это с первых же строк «похвал»! Да и названы они «похвалами» потому, что воздают честь «Страдавшему и погребению Давшемуся»...

Вот в первой же «похвале» слышим: «Ангельская воинства ужасахуся, снисхождение славяще Твое». Мы привыкли к словам священных песнопений или привыкли не думать о них... И как бы хотелось, чтобы думающие, способные это переживать говорили нам, тупеющим от пустомыслия, неумения сосредоточиться и жить в соответствии с тем, что слышим и что говорим сами Богу.

У нас перед глазами текст, нам много легче, ведь читают все отцы по-разному, не все четко и чисто. Как жаль, что многие тратят время и силы на все — на уборку, готовку, на что угодно еще, устают в спешке и не способны понять и принять в душу все, что предлагает Церковь в дни Страстной седмицы. К чему мы готовимся? Скажут — к празднику! Но если только в «разрешении на вся», то есть опасность пропустить величайший праздник, который может пройти стороной, так ничем и не обогатить Душу.

Прочитали первую статию. Поют «Славу» и «Воспеваем, Слово, Тебе всех Бога... и славим божественное Твое погребение». Опять тот же мотив — «славим»... Для восхваления Божия снисхождения надо быть достойным... И хотя дела наши, вся жизнь наша и рядом с достоинством не может стать, но было бы это сознание, желание не туманить душу постоянной суетой, бессмысленностью, нашим многословием и парением глупости. Это хоть в какой-то мере доступно каждому, было бы стремление...

И опять звучит: «Жизнь во гробе....» Краткая ектения, каждение. Почему—то все очень быстро мелькает. И не то чтобы читали очень спешно или двигались слишком быстро. Нет, все как надо — с благоговением, чинно, легко и торжественно, но хочется удержать время, хочется, чтобы оно приостановилось.

Опять поет хор: «Достойно есть величати Тя» и другие «похвалы». Чем больше вдумываешься в эти слова, тем больший разрыв ощущаешь с тем, что в себе видишь. Надо к этому готовиться, к тому, чтобы эти слова стали словами собственной души.

Для этого Великий пост был дан. И все великопостные службы могли бы приготовить нас к этому служению, если бы заранее об этом подумать. Теперь некогда о себе думать, надо о Том, Кому в храме вот сейчас предстоим. Глухая ночь за стенами, темно и тихо, дождь, кажется, кончился. В храмах огоньки в руках у всех, и над притихшей толпой плывут божественные звуки. Звуки хвалы! Кончается вторая статия обращением к Богоматери: «Утоли (избавь, останови) церковные соблазны и подаждь мир, яко благая». Теперь соблазны, исходящие от церковных людей, от обманщиков, притворщиков для многих почти неодолимое препятствие. Внутри Церкви, в ограде Церкви... везде они мешают немощным и слабым увидеть Свет Христов. А мы... не из того ли числа? Дай Бог мир душам, мир между собой, мир всем...

И третья статия кончается обращением к Святой Троице: «Помилуй мир». Если бы дал Господь в эту ночь вдруг ощутить, что не о себе стоит заботиться, а всех вдруг пожалеть и друг о друге помолиться, и простить всем все, и забыть горечь обид, то это и было бы тем, о чем просим в конце всех «похвал»: «Видети Твоего Сына воскрешение, Дево, сподоби Твоя рабы».

Пока поют воскресные (уже воскресные!) тропари «по непорочных» 5-го гласа, порывистый нервный наместник идет кадить весь храм. Он — отражение нашего времени. Все мы в большей или меньшей степени издерганы, устали, жаждем мира. И если Господь пожалеет, то и нас коснется хоть краешком лучик небесного мира и радости.

Малой ектенией заканчивается предстояние Плащанице собравшегося духовенства. Оно уходит в алтарь. Молящиеся гасят свечи. Тонкие сизые струйки поднимаются вверх и тают тут же. Читают 50-й псалом и сразу же такие знакомые, всегда волнующие звуки и слова мудрой Кассии, дошедшие, слава Богу, до нас. «Волною морскою...»


Вслушиваясь, вспоминаю, как когда-то говорили мы: почему здесь отроки и отроковицы вспоминаются? Задумываемся ли мы над красотой сравнений, исторических аналогий, не говоря о форме, поэтическом выражении этих сравнений. Раньше все схватывалось скорее чувством, без размышлений, оценок. Только с годами приходило удивление красотой, которую нам предлагает Церковь.

Славянское слово «доброта» обычно переводят как красота, но оно мне кажется более емким. Если вернемся к «отрокам» — то это потомки тех, кого Бог спас от фараона, покрыв его «волною морскою».

Эти «отроцы» теперь, в те времена Спасителя, покрывают землей (погребают) Того, Кто когда-то их отцов спас от плена. Но мы, уверовавшие в пришествие Сына Божия, поем Ему, как тогда (когда спаслись от фараона) пели девы («отроковицы»): «Славно бо прославися». Ирмосы этого канона, естественно уводят в далекие века и дальние страны, приближая образ творческой натуры — «жены некия Кассии», а сам канон напоминает предреволюционный Арбат и о. Иосифа в храме Николы Явленного. Об этом постарался сын его — Сергей Иосифович Фудель, своими воспоминаниями разобрав временную преграду. И вообще в эту тихую ночь, когда мы можем стоять в Лавре, когда в душе полное довольство, что мы здесь, что ничего другого не надо, не хочется... вспоминаются одновременно многие. И те, кто хотел бы быть здесь и не может, и те, кто здесь не знает, мимо чего проходит, и те, кто уже там, вспоминает нашу землю, продолжая любить ее. В какой-то миг, пусть на мгновение, может Господь коснуться и самой замотанной, уставшей, очерствевшей души и дать ей ощутить, что жизнь души — в любви ко всем. Это давно замечено святыми всех веков, но очень мало известно нам, христианам больше по имени. Из всех ирмосов мне более всего нравится 5-й, где трепетная уверенность «ветхозаветного евангелиста» — пророка Исайи — звучит в словах: «Воскреснут мертвии, и восстанут сущие в гробех, и вси земнороднии возрадуются!»

Внимание скользит по знакомым образам, останавливаясь над тем, о чем позже хотелось бы подумать. Нет, мало отдаваться течению мелодии, уносящей от привычных забот и тревог. Надо готовиться серьезнее и внимательнее к тому, что предстоит услышать. Иначе как осмыслить довольно трудный текст: «Приглашаше же кустодии, хранящий суетная и ложная, милость сию оставили есте». Только что речь шла об Ионе, который был прообразом Христа, и мостик к «милости», оставленной стражей (кустодией), надо строить заранее. Конечно же, это обращение к воинам, поставленным к гробу Христа теми, кто хранит «суетная и ложная», то есть свои мнения, из-за которых они оставили, прошли мимо Милости, явленной миру Богом Отцом в лице Христа.
Очень хорошее, вселяющее светлую надежду слово слышим: «Царствует ад, но не вечнует (не навсегда) над родом человеческим».

Да, ад царствует. Мы это чувствуем все сильнее и сильнее, и только вера (умножь ее, Господи!) может сохранить от отчаяния, уныния, окамененного нечувствия. Наконец: «Не рыдай Мене, Мати».

В сознании встает образ, написанный на эти слова в Сербии, и наши иконы, к сожалению, мало известные большинству, люди, обратившие на этот образ внимание (мне довелось знать из них о. Киприана Керна). То, что содержание этих ирмосов, этой иконы, вообще всей этой службы хоть как-то доходило постепенно до сознания, будило в душе чувства благодарности Богу и людям, которые старались в этом помочь. Но, главное, здесь входит в ткань размышлений как бы живой голос Христа, обращенный к Матери. Голос сострадания, сыновнего утешения. Для большинства скорбящих матерей земли — надежда на понимание и сочувствие, а для сыновей — вечный пример сыновней признательности и ответной любви к матери.

И уже — «Свят Господь Бог наш!» Пока поют стихиры, в алтаре движение: выносят фонарь, хоругви. Народ спешит к дверям. Собирается крестный ход. Выходить из храма еще рано. Поют воскресный «богородичен» — «Преблагословенна еси Богородице Дево», и духовенство выходит из алтаря к Плащанице и здесь произносит наместник: «Слава Тебе, показавшему нам Свет». К этому моменту с обоих клиросов уже спустились ребята (клиросы высоко их возносят), вытянулись почти до самых дверей с двух сторон, оставив в середине свободный проход для духовенства с Плащаницей, и поют великое славословие. Наместник с о. Владимиром кадят три раза Плащаницу, весь хор поет Трисвятое, служащие кладут три земных поклона, поднимают Плащаницу и несут, а наместник идет под ней с Евангелием. Медленное «Святый Боже» удаляется вместе со всеми, поющими и не поющими, служащими и не участвующими в службе. Все стоявшие в храме потянулись на выход. Народу не так много и потому особой толкучки, как раньше, не было. Мы пропускаем особенно ретивых и выходим, не намереваясь идти в толпе. Обычно мы проходим вперед, останавливаемся против братского входа. В этот раз не успели. Только мы вышли — уже показались хоругвеносцы, за ними хор и духовенство. Всех их было так много, что хватило почти на все гульбище (по периметру). Среди ночной тьмы мощные молодые голоса несли миру: «Святый Боже...» Гасли свечи от ветра. Ребята шли и шли нескончаемой темной лентой. Как огонек свечки вдруг вспыхнет в душе теплое чувство, если кто-то из них чуть заметно поклонится. Редко это бывает, а ведь нет в этом ни греха, ни унижения.

Крестный ход возвращается в храм. Уже слышно, как поют «Благообразный Иосиф». Сейчас выйдет о. Владимир после воскресного прокимна «Воскресни, Господи, помози нам» читать пророка Иезекииля. Поле, как на картине Верещагина, усеянное человеческими костями. «Оживут ли кости сия?» И такой простой, мудрый ответ, на который способен только пророк: «Господи Боже, Ты веси сия». Обещание Духа — обещание жизни.
И не просто жизни, способной знать Бога. Мы больше знаем о ней по Евангелию, здесь — еще Ветхий завет. Жить по всей глубине и красоте можно лишь в Боге и Богом, но как трудно до этого дойти всем. Отрывок этот из 37-й главы пророчества еще ярче оттеняет космический характер происходящего.

Параллельно неизмеримой высоте его (почему она и не улавливается подчас) вьется чуть заметная память о собственной малости. И вот ее подхватывает Церковь и возносит воскресным прокимном: «Воскресни, Господи Боже мой... Не забуди убогих Твоих до конца». Убожество это вызвано, как подсказывает Апостол, тут же читаемый, злобой и лукавством, от которых он зовет очиститься. Чистота и истина может привести к пониманию того, как изменил Господь, как возвысил, как просветил всякую душу, Его принявшую. А если ничего не чувствуешь? Если слова проходят стороной и не хочется притворяться, убеждать себя, будто что-то с тобой происходит, тогда как?

Тогда честно сказать себе: «Мы еще не до крови подвизались». Тогда просить умножения веры себе, благодарить за то, что есть к Кому обратиться и... не сосредотачиваться на своих ощущениях.
В храме уже пасхальные стихи «Да воскреснет Бог» и торжественное троекратное «Аллилуиа!» Когда-то мне удалось у о. Александра Ш. прочитать, что «аллилуиа» — непереводимое слово-символ. Символ нашего предсто-яния Богу, нашего внимания — благоговейного и трепетного, нашего благодарения, не передаваемого словами. Еще мелодией — можно. Но для мелодии нужны какие-то звуки, как форма. Мелодия эта может литься часами. Когда понимаешь, что современное звучание аллилуиа — лишь отголосок того древнего духовного устремления, какого у нас нет, то уже не кажется бессмысленным повто­рение этого вечного слова, вошедшего во все языки христианских народов.

Совсем краткое Евангелие — об обращении архиереев к Пилату с просьбой установить воинскую вахту у входа в погребальную пещеру — заканчивает утреню.

Ектения, отпуст. Все прикладываются к Плащанице, пока поют «Приидите, ублажим Иосифа...» Почему-то эта печальная мелодия растворяет очень существенное: «Но в радость Воскресения Твоего плач преложи». Если бы поющие вникли в эти слова, то непременно бы выделили их. Поклонившись «страстям и святому Воскресению», уже такому близкому по времени, выходим из Лавры. Дождь перестал. На деревьях дрожат его капли. Серо, холодновато, но, слава Богу, у нас есть возможность немного отдохнуть, чтобы через 2—3 часа идти к самой любимой, неповторимой литургии Великой Субботы.

Читать дальше

Rambler's Top100