Двенадцатилетнего Сергея Ягужинского сразу после суда над матерью решено было отправить в заграничное путешествие для завершения обучения. Средства на его содержание шли от доходов с конфискованных имений. Сначала Елизавета Петровна хотела послать его во Францию. Запросили русского посланника в Париже князя А. Кантемира, во что обойдется проживание и обучение там Ягужинского. Но парижская жизнь была слишком дорога. Императрица, усмотрев, что «по присланной от князя Кантемира смете погодная сумма весьма велика написана, соизволила для того по 1500 руб. на год назначить и к князю Кантемиру отписать указала, дабы он, только сию сумму расчисля, к содержанию оного графа как учителей, так и квартиру приискал». Эта арифметическая задача оказалась парижскому послу не по силам. Пришлось отказаться от французского варианта.

Решили было, что Ягужинский поедет в Дрезден в свите камер-юнкера Лялина, который вез Андреевский орден для сына Саксонского короля. В Дрездене же тогда находился отчим Сергея Ягужинского М П Бестужев. Но на сей раз их встреча не состоялась. В последний момент Елизавета опять переменила свое решение. Наконец в декабре 1747 г. Сергей Ягужинский получил заграничный паспорт на имя господина Павлова, — под таким псевдонимом он должен был путешествовать, по указанию государыни. Вояж под чужим именем не был тогда чем-то особенным. Псевдоним избавлял путешественника от условностей этикета и назойливого внимания публики. А заинтересованные лица всегда знали, кто приезжает в Европу под именем Петра Михайлова, Николая Салтыкова или Екатерины Михалковой. Путь Сергея Павлова лежал в Вену. Там он должен был явиться к русскому посланнику Л. Ланчинскому.

Инструкция предписывала послу «способного и достаточного человека за надлежащую заплату ... гофмейстером приставить» к несовершеннолетнему графу «и оному его поручить... чтоб он под смотрением того гофмейстера с добрым поведением содержан и всем по его состоянию и летам потребным наукам искусными и добрыми мастерами обучен быть мог». Ланчинский выполнил это предписание и нашел Сергею Павлову гувернера — тридцатишестилетнего уроженца Аугсбурга, католика по вероисповеданию. Тот много путешествовал в юности по Италии, владел французским, испанским, латинским и еврейским языком. 14 апреля 1748 г. Ягужинский добрался до Вены, а 20 числа того же месяца гувернер приступил к своим обязанностям.

Помимо гофмейстера Ланчинский нанял еще двух учителей — своего старого знакомого, лютеранина из Нижней Саксонии, знатока «немецкого слога», истории и географии, а также кадрового военного инженера, католика, сведущего в «особливых частях математики и фортификации». Главный наставник получал 100 гульденов за квартал, двое других — по 50 гульденов.

Императрица назначила Ягужинскому ежегодную пенсию в размере 1500 рублей. Дорожные расходы уничтожили половину этой суммы.

Ланчинский, невольный казначей молодого графа, вынужден был экономить буквально на всем. В гардеробе Ягужинского был всего один выходной костюм в полном наборе (шляпа, кафтан, камзол, штаны-кюлоты, чулки, пара башмаков и шпага). Сняли квартиру за 65 гульденов в месяц и по полтора гульдена с человека за обед и ужин каждый день. Хозяин попался скупой и даже ломтика хлеба не давал без денег.

К счастью, летом приятель Ланчинского лейб-медик австрийской императрицы уехал в пригород Вены. Его особняк опустел, и посланник снял его весь за 150 гульденов для Ягужинского и его учителей, В их распоряжении до конца сентября оказались роскошно меблированные комнаты. В октябре пришлось вернуться к прежней экономии. Теперь за квартиру в четыре комнаты платили 60 гульденов ежемесячно. Эти апартаменты Ягужинского в Вене его куратор описал в депеше к российскому двору. Он писал, что квартира «чиста, но не пространна. Спальня невеликая. При оной камера побольше, в которой учится. Третья — прихожая, где обедает, и гофмейстер его постелю имеет. Малые сени и малая же камера для служителей... Довольство есть, а излишку, конечно, нет, чему я... очевидной свидетель». Двухразовым питанием постояльцев (обед и ужин), по обычаю, занимался сам хозяин. При желании позавтракать или устроить полдник, взималась отдельная плата за кофе, чай, сахар и шоколад. Ягужинского сопровождали двое русских слуг, совсем не понимавшие по-немецки. Пришлось нанять слугу из австрийцев. Он, как и каждый из русских лакеев получал 12 гульденов в месяц.

Не только инкогнито ограждало Ягужинского в Вене от визитеров. Он сам, по свидетельству посланника, отличался «меланхолическим темпераментом», избегал шумных сборищ и светских разговоров. Ланчинский даже тревожился, как бы его подопечный слишком не переутомился. «Ягужинский смирен и постоянен, и учится вельми прилежно с утра до вечера, почему потребно ему иметь отдохновение», -писал он в Петербург. День пансионера был расписан по часам: два часа на математику, два — на немецкую и французскую грамматику, два -на историю, два — на географию, два — на танцы, два — на игру на скрипке. Вечером воспитанник с гувернером отправлялись либо на прогулку в парк, либо в театр. Приходилось нанимать экипаж или портшез. Лишний расход, но без него нельзя было обойтись. В Вене дворянин не мог показаться на улице без экипажа. К тому же, только погожими летними днями на улицах было сухо, а в «прочее время, кроме малой части осени и зимы, непрестанная грязь, дожди и слякоть». Изредка можно было рассеяться в редуте (игорное заведение, прообраз казино). Однажды, в июне 1748 г., ездили на воды в Баден, но не на знаменитый германский курорт, а всего лишь в одноименный пригород Вены. Обучение Сергея Павловича продвигалось быстро. За два года он освоил основные предметы, после чего Ланчинский, «усматривая [...] у Ягужинского собственное тщание к потребным наукам, також де постоянные поступки и ко всему благому особливую склонность [...] раз-судил гофмейстера его отпустить». В августе 1750 г. Ягужинский тоже счел, что образование его завершено.

Ему шел двадцатый год. Надо было поступать на службу. Он послал в Петербург челобитную следующего содержания: «Я здесь обретаясь, со всяким прилежанием учился немецкому и французскому языкам... геофафии, истории, разным экзерцициям и математике. Но, понеже я крайнейшее ревностное желание имею, к тому же и леты мои такие настают, чтоб себя действительно годным учинить должно к всеподданнейшей службе Вашего Императорского Величества, того ради [...] прошу всемилостивейше повелеть мне возвратиться в отечество мое и тамо определить меня, куды Ваше Императорское Величество сами [...] заблагоизобресть изволите».

Императрица не торопила Ягужинского с возвращением в Россию. Она рекомендовала ему для "лучшаго его совершенства в потребных знаниях... на несколько времени вояж учинить в Италию и другие места... все тамошние лутчия городы и земли объездить и осмотреть". Запрещалось лишь путешествовать по территории Франции и Пруссии, тогдашних врагов российского двора. В 1751 г. годовое содержание Ягужинского увеличилось до 3500 рублей и продолжало платиться «из доходов его собственных, тако ж что надлежит и на расплату долгов его".

Точный маршрут путешествия Ягужинского по Европе нам не известен. Он приезжал в Россию весной 1753 г. М.П. Бестужев из Дрездена передавал с ним письмо Воронцову 18 марта: «Вручитель сего граф Сергей Павлович Ягужинской [...] которого в высокую вашу милость рекомендую Я в сем молодом кавалере примечаю много добраго, ежели он в добрые руки достанется, а наипаче для обучения министерских дел». Незадолго до этого, 28 февраля Бестужев передавал в Петербург еще одно письмо «со служителем графа Сергея Ягушинского (которой по-итальянски поет)».

Возможно, побывав в России, Ягужинский снова вернулся в Европу. В Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки хранятся путевые записки на русском языке неизвестного автора, озаглавленные «Езда в Венецию и описание всего того, что в дороге примечания достойного нашлось». Они составлены в апреле-мае 1754 г. Автор предложил нескольким состоящим при российском посольстве в Вене молодым людям совершить вояж в Венецию, и вызвался быть им переводчиком.

Не исключено, что журнал путешествия написан С.П. Ягужинским. Определить автора по почерку невозможно, так как мы имеем дело не с подлинником, а с копией третьей четверти XVIII в.

По возвращении на родину, 5 сентября 1754 г. Ягужинский был пожалован чином камер-юнкера, а чуть позже — обвенчался с Анастасией Ивановной Шуваловой, сестрой Ивана Ивановича Шувалова, тогдашнего фаворита императрицы. Высокопоставленный свояк пытался устроить дипломатическую карьеру Ягужинского. В июне 1756 г. он писал вице-канцлеру М.Л. Воронцову: «Ея императорское величество изволила отзываться о медленном отправлении Сергея Павловича, который теперь состоит в повелениях вашего сиятельства; и если он совсем не отправлен, то ваше сиятельство милость ему сделать изволите, когда ему прикажете скорей отправляться. И не изволите ли что заблагоразсудить поручить ему какие приказания, который он со всею охотою исполнить будет рад. Ему бы весьма было приятно, если б он какою-либо подобною особливою комиссиею снабден был, где бы он мог своему разуму и прилежности сделать опыт и тем показать, найдется ли он способным впредь к важнейшим повелениям». В данном случае речь шла о небольшом дипломатическом поручении в Швеции. Ягужинский уехал из Петербурга в Стокгольм 17 июля и вернулся 5 октября 1756 г. Дипломата из С.П. Ягужинского не получилось, в Европе он так и остался просто путешественником.

Насмотревшись за границей на достижения европейской промышленности, Сергей Павлович решил и сам заняться предпринимательством. Он взял у казны в долг, под проценты и под залог 6800 душ крестьян, 150 000 рублей на заведение шелковой чулочной фабрики, а также добился передачи ему за 72 268 рублей двух железоделательных заводов на Урале. Деньги за заводы он обязывался вернуть через пять лет, каждый год просрочки стоил бы ему 6%.

Все это происходило в конце Елизаветинского царствования. Выяснилось, что розданные вельможам заводы работают плохо. В феврале 1760 г. молодой граф С.Р. Воронцов проезжал по Екатеринбургской губернии и нашел, что на плотине при заводах Ягужинского мало воды и «за неимением оной все фабрики от самой осени остановлены». Екатерина II, вступив на престол, решила навести порядок в государственных финансах и вернуть в казну разбазаренную государственную собственность. Сделать это было необходимо и потому, что один за другим вспыхивали бунты заводских крестьян, их приходилось унимать при помощи войск, вплоть до артиллерии.

Когда правительственные органы в 1764 г. стали выяснять, каков же результат промышленной деятельности Ягужинского, выводы оказались неутешительными. Казна насчитала на Ягужинском 230 651 рубль долга, который он не мог заплатить. Тот, в свою очередь, предъявил властям встречные претензии. Он потребовал вернуть ему взятые при «несчастии матери его» 114 272 рубля, в том числе, 25 000 ее приданого, и с них проценты, и проценты с этих процентов, за то время, пока казна этими деньгами пользовалась, всего 162 080 рублей. Кроме того — запросил компенсации за конфискованное и не возвращенное село Коростино Нижегородского уезда и за те доходы, которые он потерял с 1743 г., а именно, 73 525 рублей. Он утверждал, что еще императрица Елизавета обещала ему за эту вотчину вознаграждение, но сколько, не сказала.

Наконец, припоминая сам и предоставив свидетеля, что в доме его матери было много бриллиантов, он требовал возвращения ему взятой при конфискации «шкатулы» с драгоценностями, а также серебряной посуды (66 предметов). Указал на 40—50 тысяч, истраченных им на развитие бывших казенных заводов. По подсчетам Ягужинского получалось, что не только он ничего не должен казне, но еще она должна ему.

Разумеется, правительство долга за собой не признало. Ягужинскому напомнили, что еще в 1761 г. ему вернули свыше 63 000 по расчету о доходах с имений в годы его малолетства и деньгах его матери. По поводу Коростенской вотчины Екатерина согласилась подумать и вернуть ему доходы с нее за время конфискации, но никак не с процентами. В результате вотчина осталась в казне, но за нее Ягужинскому зачли 122 тысячи рублей долга и на эту сумму освободили от заклада соответствующее количество душ в других имениях. О драгоценностях и серебряной посуде императрица повелела выяснить, и поискать в Дворцовых кладовых, нет ли серебра с гербом П.И. Ягужинского. В своих заметках о начале царствования Екатерина с гордостью писала, что за долги «Воронцовские, Чернышевские, Ягушинские и некоторые иные заводы ... вступили паки в коронное ведомство».

К крупным проблемам прибавились еще и мелкие: на Ягужинского подал челобитную в Мануфактур-коллегию Вениамин Миллер, быв- ший содержатель чулочной фабрики, потом — подчиненный Ягужинского по той же фабрике. Он обвинял хозяина в том, что тот отнял его пожитки, стоимостью в 17 180 рублей. Ягужинский же писал, что Миллер взял у него на фабричные нужды 114 000 рублей и не дает в них отчета, что на нем недостача в 40 000.

Дело Ягужинского с правительством приобрело известность. Его исхода ждали с любопытством. 10 февраля 1764 г. П.В. Бакунин писал А.М. Строгановой за границу: «Граф Ягужинский только что достиг всего того, чего он хотел от короны; ему уступили все те суммы которые он должен был короне, и дали больше пятнадцати тысяч рублей серебром, считая и одно имение в 1500 крестьян». Сравнивая эту сумму с той, которую Ягужинский ожидал от казны, приходится признать, что достижения его были весьма скромными. Но правительство все-таки приняло некоторые его аргументы и казенный долг с него списало.

Впрочем, остались заложенные имения и необходимость платить ежегодные проценты. Этих платежей бюджет Ягужинского тоже не выдержал. По закону по истечении шести месяцев имение объявлялось просроченным и отписанным в казну.

Екатерина II в случае с Ягужинским создала прецедент для более мягких условий. Отныне право выкупа самим должником или его наследниками становилось бессрочным, казна только пользовалась доходами от временно конфискованных имений, но проценты на просроченный капитал не насчитывала. «Вследствие чего на вышеписанные не заплаченные его сиятельством графом Ягужинским сего 1765 года марта к 1-му числу пять тысяч семьсот восемьдесят три рубли тритиать копеек, из недвижимого его сиятельства имения в Московском уезде из села Павловского двести тритцать два мужеска полу души со всеми к ним принадлежностьми и публикуются во все государство просроченными в казну».

Кроме казны Ягужинский много задолжал и частным кредиторам. Правительству снова пришлось вмешаться. 11 августа 1766 г. вышел печатный указ, в котором говорилось: «По причине оказавшихся на генерал -порутчике, камергере и кавалере графе Сергее Ягужинском немалых долгов ея императорское величество повелеть соизволила Сенату, вошед в его Ягушинского изнурительное состояние, сыскать средства, дабы с одной стороны кредиторы его не потеряли вовсе их имения, а с другой и он сам приведен был в безопасное состояние от угрожающих ему ежедневных бедствий.; и для того определить комиссионеров, которые о том присудствие будут иметь в Санкт-Петербургском его графа Ягужинского доме [...] В продаже жив закладе движимого и недвижимого имения, так и в даче векселей ему графу Ягужинскому учинено запрещение, и ничего собой без комиссионеров предпринимать не велено. Опека над имениями Ягужинского учреждалась изначально на полгода. Но просуществовала он как минимум до 1777 г.

Самой трудоемкой процедурой оказался сбор сведений об имуществе, конфискованном из дома П.И. Ягужинского при аресте его вдовы. Сначала не могли найти точной описи и думали, что ее и не было составлено. Сам Сергей Павлович по малолетству не мог помнить. «А между тем знавшим достаток в доме отца его довольно известно.

что алмазных вещей и посуды серебряной мог он иметь и действительно имел по мере носившей на себе милости государской. також знатности чина и достоинства своего».

Вскоре опись конфискованного имущества все-таки была найдена. Однако, как оказалось, значительная его часть уже была возвращена детям генерал-прокурора в разные годы. В 1754 г. Сергею Ягужинскому вернули два отцовских каменных дома в Петербурге — на Васильевском острове «по каналу» и на реке Мойке, напротив Летнего сада, а также небольшой участок с деревянным строением и огородом на Выборгской стороне. Кроме того — две дачи по Петергофской дороге: на 18-й версте от города и за Петергофом на 1-й версте. В Москве он получил обратно отцовский каменный дом на Знаменке и два деревянных загородных у Калужских ворот, под Андреевским монастырем.

Деревянный двор в Петербурге и московский, что в Лефортовской слободе, отдали в приданое за Марьей Ягужинской еще в 1749 г. Ей же досталась мыза в Копорском уезде и множество родительских драгоценностей. Кроме того, Марье Павловне и ее мужу Андрею Михаиловичу Ефимовский в 1751 г. выдали из конфискованных денег 20 тысяч рублей, да еше 10 тысяч на уплату долгов. Императрица была особенно щедра к этой дочери Ягужинского, поскольку та выходила замуж за ее двоюродного племянника по матери, императрице Екатерине I. Анна Ягужинская (замужем за Петром Апраксиным) тоже получила приданое вещами и драгоценностями на 33 337 руб., но о даче ей недвижимости не упоминается.

Выяснилось, что не так уж много осталось Сергею Павловичу получить из отцовских богатств. Все это ему было возвращено без особого указа, по устному распоряжению императрицы.

Потерпев поражение на казенных заводах, С.П. Ягужинский обратил свой предпринимательский азарт на собственные вотчины. В 1764 г. он решил усовершенствовать пильные мельницы на мызе Остров в 39 верстах от Петербурга. Здесь же он построил помещения для железного и стального заводов. Директором Ягужинский пригласил прусского ротмистра Иоганна-Фридриха Лилиеншталя. 13 октября с ним был заключен контракт. Через три года Лилиеншталь фабрики так и не пустил, а подал жалобу на графа в нарушении контракта. Ягужинский, в свою очередь, обвинял немца в нанесении ему убытков. Казна не стала поощрять новые денежные претензии к Ягужинскому, а Лилиеншталя пристроила при казенных заводах.

Еще одним проводником графской воли в имениях выступал некто Девальс. Он ездил по вотчинам Ягужинского и заводил там фабрики. Везде, где он появлялся, вспыхивали крестьянские волнения. Крепостной Ягужинских, Л.А. Травин оставил воспоминания о годах своей службе приказчиком в псковской вотчине графа. Это единственные в XVIII веке мемуары, оставленные крепостным. Правда, потом он выкупился на волю и к концу жизни на государственной службе получил личное дворянство. Травин пишет, что со страхом ожидал приезда Девальса в подчиненную ему вотчину, «тем более, что довольно известно было, что он в Москве, в Павловской вотчине, тиранствовал и многих до конца разорил, а иных мучил, держа в заключении в погре- бе, то сие предвещало нам всеобщее бедствие». Он не обманулся в своих ожиданиях: приезд Девальса в псковские владения Ягужинского в 1764 г. привел к крестьянскому бунту.

Жена Ягужинского Анастасия Ивановна Шувалова не стала дожидаться, когда промышленные затеи мужа окончательно ее разорят. Она поспешила оградить от конфискации свое приданое и взятые Ягужинским у ее родственников деньги «на размножение заведенной своей чюлошнои фабрики". Осенью 1767 г. она разъехалась с мужем и обратилась с прошением к императрице о выделении ей 60 000 рублей.

Последний известный нам документ о долгах С. П. Ягужинского датируется 18 мая 1777 г. И. Елагин писал императрице: «Прежде определения меня в комиссию о долгах графа Ягужинского выкуплено деньгами князя Григория Александровича [Потемкина], но именем Ягу-жского заложенное графу Чернышеву и в воспитательный дом недвижимое его имение и по закладным заплачено восемьдесят тысяч рублей, в которых деньгах взят от него вексель на имя купца Логинова. Сии деньги точно на сей выкуп пожалованы ему от вашего императорского величества, но должны будут пропасть у князя бесповоротно, есть ли особливым вашего величества указом не поведено будет причесть сей на Логинова писаный вексель к долгу графа Ягужинского».

Как мы видим, казна сама взялась за выкуп долгов С.П. Ягужинского V частных кредиторов, избрав посредником ГА. Потемкина. Имела ли в виду Екатерина просто освободить графа от неоплатных долгов или делала это с дальним прицелом на выгоду для своего фаворита можно только гадать. Но тянущаяся с 1764 г. долговая эпопея Ягужинского закончилась.

В селе Павловское в конце 1750 - начале 1760-х годов, как и во всех имениях Московской губернии, было проведено генеральное межевание и составлен план «земельной дачи». По ходу межевания делались «экономические примечания» о состоянии вотчины. Данные о количестве населения брались из 3-й ревизии, которая проходила примерно в то же время. В селе Павловском графа С.П. Ягужинского показано дворов 98, в них 316 мужчин и 318женщин. О самом владении сказано: «Село на правой стороне реки Истры и при пруде. Церковь каменная Благовещения Пресвятой Богородицы. Господский дом деревянный, при нем сад регулярный, с плодовыми деревьями, две фабрики деревянные, одна суконная, а другая каразейная и конский завод, в нем лошади: английской и датской породы, церковная земля — первая на правой стороне реки Истры, а другая на суходоле». К селу «тянут» деревни:

Исакова - 69 дворов (172 душ мужского пола и 170 женского пола) Юрьева — 25 дворов (76 душ м.п. и 78 ж.п.) Обушкова — 21 двор (61 душ м.п. и 63 ж.п.) Захарова — 31 двор (107 душ м.п. и 108 ж.п.) Покровская — 67 дворов (154 душ м.п. и 156 ж.п.) Воронина — 13 дворов (43 душ м.п. и 44 ж.п.) Пискова — 12 дворов (44 душ м.п. и 46 ж.п.) Падникова — 22 двора (71 душ м.п. и 70 ж.п.) Аносина — 30 дворов (91 душ м.п. и 92 ж.п.) Зеленкова — 23 двора (68 душ м.п. и 66 ж.п.) Черная - 15 дворов (53 душ м.п. и 55 ж п ) Будина — 11 дворов (38 душ м.п. и 40 ж п ) Лешкова — 15 дворов (50 душ м.п. и 52 ж п ) Новинки — 13 дворов (41 душ м.п. и 42 ж п ) Лобанова — 34 двора (123 душ м.п. и 125 ж п )

Деревня Черная «речки Нахабни на левом берегу» Будина «речки Болденки на левом берегу», Лешково «реки Истры на левой сторне и безымянных двух отвершков». Новинки «близ безымянного озерца» Лобанова "По обе стороны безымянного отвершка, от реки Истры на левой стороне». Исакова «на суходоле близ озерка, из коего выпадает речка Болденка, а дачею по обе стороны большой Воскресенской дороги» Земля во всех деревнях иловатая, хлеб посредственный, покосы хороши. Лес строевой дубовый, сосновый, еловый. Березовый. Дровяной - осиновый, ореховый. Крестьяне половина на оброке, а другая на пашне».

О состоянии приходского храма в конце XVIII в. узнаем из дела пономаря Якова Васильева 1795 г. В нем сказано: «По данной в прошлом 1785-м году от благочинных о церквах священно и церковнослужителях и об их качествах ведомостям Звенигородской округи показано село Павловское, в нем церковь во имя Благовещения Пресвятыя Богородицы каменная с двумя приделами в твердости утварью довольна.

При ней ныне налицо состоит:
священник Василий Яковлев 38 лет, не вдов,
второй священник Иван Степанов 35 лет, не вдов,
диакон Михаила Николаев 48 лет, не вдов,
дьячек Алексей Тимофеев 52 лет, женат,
второй дьячек Иван Иванов 16 лет, холост,
пономарь Дмитрий Алексеев 34 лет, женат,
второй пономарь Яков Васильев (оной пономарь поданным Его Преосвященству прошением просит о посвящении его в стихарь).

Оное село графа и генерала Сергея Павловича Якушинского; пашенной и сенокосной земли имеется 33 десятины, крепость и план имеются у помянутого графа Якушинского и тою землею владеют того села Павловского священно и церковнослужители.

Приходских при оной Благовещенской церкви 312 дворов в них душ мужеска 1465, женска 1441. Оные священно и церковнослужители содержание имеют от доходов приходских и от церковной пашенной и сенокосной земли».

В 1801 г. приход и ризница Благовещенского храма сильно пополнились. Была упразднена церковь Казанской Божией Матери в Ивановском. Все церковное имущество передали в Павловский храм. Сюда же стали ходить на службу и жители села Ивановского, превратившегося с тех пор в деревню.