С 1800 г. начинается история казенной Павловской суконной фабрики. Покупка фабрики Ягужинского в казну была одним из звеньев промышленной политики правительства конца XVIII — начала XIX в. Император Павел I для пополнения запасов армейского сукна сначала пытался вернуться к системе обязательных поставок комиссариату под угрозой передачи предприятия другому лицу.

Не только «обязанные» фабрики, но и вольные промышленники попали в комиссариатскую разверстку. Но ужесточение промышленных правил ничего не дало. Потребности армии были намного больше, это был объективный факт.

Тогда император решил попробовать старую Петровскую систему льгот и привилегий суконным фабрикантам с целью расширения ими производства и заведения новых фабрик. Но из 23 владельцев, мнение которых правительство запросило, 16 отказались от любых льгот, лишь бы не расширять производство и не связываться с комиссариатом. Их не устраивали цены, строгость приемки сукна и включение в систему новых повинностей (введение воинского постоя на мануфактурах). К 1800 году назрел перелом в правительственной политике. Было решено увеличить казенное производство сукон, не дожидаясь перемены настроения частных производителей. Покупка Павловской фабрики — один из первых актов по созданию этой новой системы снабжения армии.

Фабричные рабочие села Павловского были переданы под контроль восстановленной Мануфактур-коллегии. Та же часть сельского населения, которая не была занята на фабричном производстве, осталась в ведении губернских и уездных властей. Неоднородность населения, всегда существовавшая в Павловском, усилилась. Раньше жители села хотя бы были крепостными одного барина, теперь они оказались в очень разном положении. К этому времени в селе проживало землепашцев: мужчин 1216, женщин 1190, всего 2406; безземельных: мужчин 294, женщин 284, всего 578. В сумме население Павловского составляло 2984 человека.

При владении Ягужинского 200 человек фабричных «отправляли всю по фабрике работу, на всем господском содержании, получали заработок платою, а потому отдана им в раздел господская земля и бран был оброк по 15 рублей с тягла». В период нахождения фабрики в ведении Мануфактур-коллегии фабричные оставались на прежнем положении, а крестьяне «ничего уже не платили, но довольствовали фабрику возкою дров, исправляли починку строений, дачу подвод и другую мелкую работу». Как видим, короткое Павловское царствование было для местных земледельцев поистине «золотым веком». Крестьяне и не подозревали, что вскоре с них потребуют накопившиеся за эти годы недоимки, которые составили 7000 рублей. Ситуация очень напоминала события полувековой давности: та же двойственность юридического положения вотчины, длительное бездействие всех приставленных к ней властей, а потом резкое ужесточение налогового гнета, то же желание местного населения оставаться в прежнем состоянии, то же отсутствие единого мнения по поводу виновников беспорядка. Все так же кончилось введением в село военных команд. К этому надо прибавить, что события начала XIX в. происходили на фоне смены царствований и резкого поворота политического курса, а также радикальных административных реформ. Было и множество мелких обстоятельств, осложняющих дело, которые будут ясны из дальнейшего повествования.

Вступив на престол, Александр I упразднил коллегии и создал министерства. Фабрика была передана в комиссариатский департамент военного ведомства. Министерская система была для России внове. Неясно было, как сочетать ее с властью губернаторов, такой сильной при Екатерине, а на местах — с властью уездных начальников. Жителям села Павловского на себе пришлось испытать неурядицы этой переходной ситуации.

Непростой была и военно-политическая ситуация. Россия вступила в полосу беспрерывных войн с революционной, а потом наполеоновской Францией (в документе так и сказано, что фабрика под военное управление попала «во французские времена»). Один за другим проводились рекрутские наборы, армия росла. Если раньше готовые сукна некуда было девать, теперь их не хватало.

Повысились требования не только к количеству, но и качеству военных сукон. При императорах Павле и Александре к четырем полкам «старой» гвардии прибавилось множество полков «молодой» гвардии. Для них необходимы были мундиры гвардейского сукна «деликатных цветов». Это означало, что к прежнему набору трех основных цветов (красного, синего и зеленого) понадобилось прибавить множество новых оттенков мундирного и приборного сукна для обозначения принадлежности к тому или иному полку: коричневый, оранжевый, голубой, малиновый и др.

Из частных предприятий только фабрика Хованских выделывала нужный казне набор сукон. Остальные не готовы были к быстрой перестройке на новый лад. Это было еще одним аргументом в пользу передачи Павловской фабрики в военное министерство. Предполагалось производить и холсты. На прежних мощностях должны были делать 90 000 аршин ткани, а «при устройстве корпусов, мельницы и прочих строений» 120 000 аршин в год.

В начале 1802 г. в Павловское приехал назначенный комиссариатом директор фабрики Серебряков. В донесении начальству он расписывает упадок, в который пришла фабрика при прежнем управлении: «В большом каменном о двух столбах корпусе, где предполагаю быть сушилкам для просушивания сукон в зимнее время все в ветхости, исправить заново подрядил я вольных плотников за 250 рублей. [...] Казармы, в которых жительство имеют фабричные работники, кроме совершенной ветхости, крыты соломой, расположены близ каменных двух корпусов и притом один от другого в близком расстоянии, а ныне близ оных, для строящейся мельницы, имеется немалое количество леса, который для мельницы необходим».

Далее Серебряков сообщает, что сейчас фабричные из казарм выселяются в дома в селе и окрестных деревнях, пока там будет идти ремонт. Не понравился Серебрякову и настрой местного населения: «При помещиках не было порядочных начальников, поведение крестьян испортилось, они сделались своевольны и не выполняют своего обязательства по оброку. Крестьяне с самого начала по наряду их на работу являлись весьма поздно, и за то виновным был сперва выговор, а потом некоторые были наказаны, теперь они, как я заметил, всегда являются в надлежащее время».

Новый директор кроме кнута решил употребить и пряник — наладить питание рабочих на фабрике: «Крестьяне обедают принесенным хлебом, решил я покупать для постных дней снетков, а для мясоеда свиного сала и солонины. Дабы из того с капустой варить для тех работников щи в тех местах, где они работу производят». Безземельным крестьянам назначалась сдельная плата, а тем, «кои в разных мастер-ствах охочи» — окладное жалование». Престарелым обещалось 25 рублей в год содержания, а малолетним — 10 рублей. С 10 лет надо было идти работать на фабрике.

Повинности крестьян землепашцев определялись следующим образом:

1. Большие семьи привлекать к работе на фабрике в половинном составе, малосемейных крестьян — всей семьей и платить им сдельно.

2. Обязать крестьян доставлять сукна в Москву, а оттуда обратно на фабрику — материалы, в расчете по 50 копеек за подводу, «коих в гол понадобится не более 3 подвод с тягла».

3. Крестьяне должны заниматься запрудой плотин и выполнять мелкие подсобные и ремонтные работы.

4. Безземельных и малосемейных крестьян привлекать на фабрику, а земли их отдавать в наем, или обрабатывать «миром». Урожай отдавать им в счет зарплаты по утвержденным начальством ценам. Покосы оставить им же для прокорма скота.

5. Пока казармы не готовы, не давать крестьянам быть праздными и привлекать их к текущим работам на фабрике.

Крестьянам обещаны были всякого рода льготы и послабления. Фабрика обязывалась платить за них государственные подати, оброк, что платили барину, брать не более 10 000 руб. в год со всего общества, доплачивать за сверхурочную работу, награждать «за разные мастерства», освобождать от фабричной работы во время полевой страды, молоть их хлеб на фабричной мельнице, отпускать в отход для уплаты долгов, ссужать зерном при неурожае, построить больницу и богадельню. Но все эти милости пока были только в неопределенном будущем, а настоящее Павловских крестьян не радовало. После двух лет вольготного житья без барина и практически без всякого надзора их гнали на фабричную барщину.

Вскоре к ним прибавилась еще одна группа недовольных. В Павловское была переведена часть крестьян с разорившейся фабрики тульского купца Андрея Девяткина и полотняного завода капитанши Мосоловой, всего 61 человек. Серебряков доносит начальству "Крестьяне присланные в Павловское, просят их уволить, так как у них посажен хлеб, который надо убирать, а как этот хлеб оказался в земле я этого не знаю. Если крестьяне уйдут в приготовлении холстов неминуемо должно быть некоторое уменьшение, 6 человек я уже отпустил. Могут быть убытки от того, что берут работать на оную фабрику в Москве разного звания обоего пола людей, разных бродяг испорченной нравственности, которые мешают работать крестьянам, подбивая их на неправоправные действия».

Никакие посулы фабричной администрации не убедили крестьян. Они утверждали, что Серебряков принудил их к подписке, якобы «они все своей охотою желают быть фабричными», под угрозой забрать недовольных в Звенигородский земский суд и посадить там в тюрьму, о чем они и ходили жаловаться уездным властям.

Крестьяне надеялись, что сохранится прежнее разделение жителей села. Фабричные, ранее подчиненные мануфактур-коллегии, перейдут в ведение военного министерства, а крестьяне останутся под властью губернской казенной палаты, просто государственными крестьянами. Самое интересное, что так же думали и местные власти. Их вовремя не поставили в известность о намерении правительства передать фабрике не только мастеровых, но и земледельческое население.

Все эти административные неурядицы потребовали создания особой комиссии по передаче фабрики. Приехал председатель этой комиссии Брянчанинов и при священнике зачитал письмо о передаче фабрики, и что крестьяне должны работать на ней. Крестьяне не поверили. В это время Серебряков потребовал еще 20 человек из земледельцев для обучения ткацкому ремеслу и просил в уезде привести крестьян в повиновение.

На фабрику приехал суд «полным присутствием» и потребовал исполнения всех распоряжений директора, «а если кто хотя малейшее окажет в том противоречие, тех тот час предать строгому суду по закону». Крестьяне во главе со старостой Герасимом Кузминым заявили, что «буде угодно Его Императорскому Величеству, то пусть всех нас сделают фабричными, в чем и никакого сопротивления иметь не будем», но предупредили, что «земли на прокорм недостаточно, да и та не хлебородна, так что один работник семейства своего прокормить не может, а пропитание свое доставать одним больше промыслом с отлучением из семейств их на фабрику отнимает у них способ к таковым промыслам...и они должны оставаться без пропитания».

По просьбе директора фабрики Серебрякова летом 1802 г. в село были введены две роты Шлиссельбургского мушкетерского полка под командованием капитана Чистякова. Крестьянскую версию дальнейших событий читаем в их жалобе Московскому военному губернатору Ш. Салтыкову: «Не столь крайняя наша бедность приводит до отчаяния нас, сколь горький плач и стон жен и детей наших поражает наш: сеодца видя бесчеловечное или паче реши зверское надругательство и кровопролитие, жизнь насильственно у них исторгающи, и по всему из убогих наших жилищ себя прогоняемых».

Жалуясь на директора фабрики Серебрякова, крестьяне писали - «За справедливые наши жалобы явил всю свою над нами горше первой свирепость, жестокими многих из нас побоями и разными утеснениями [...] мы были подвержены уголовному суду, страдали в тюрьмах [...] господин Хвицкий дал нам 3 дня для выполнения задания, но не дождавшись этого срока увидели мы вошедшую в селение к нам ВОИНСКУЮ команду около 250 человек. Мало помалу начали те солдаты делать нам разные озлобления и наглости, изгоняли нас из жилищ наших за то, что мы жен и дочерей своих от стремительного их солдат блудного насильствования защищали [...], они многих из нас бесчеловечно били и увечили, что оставляли на месте, едва имеющих дыхание, и между тем таскали наших жен, дочерей и сродниц, насильствовали их, привязывая к скамьям тирански по рукам и ногам, а хоть из них некоторые замужние и мнили получить защиту себе по средствам, или имели при сосцах своих младенцев, но они эти солдаты, отрывая из объятий материнских, повергали мучительски на землю и оставляли от жестокости ударов мертвенными. Таковое насильство учинено и [...] над двумя малолетними девками 14 и 11 лет. Повсюду раздавалось от насилований жертв горький плач и стон, соединенный с нашими и кровь текла потоками от убийственных их солдатских рук проливаемая".

Крестьяне обращались к священнику. Отправили в Москву крестьян Ивана Семеонова и Николая Иванова с донесением к губернатору, но Серебряков «приказал посадить посланных под строжайший караул в тюрьму, где у них Иван Семеонов и содержался и паче того, при сходе нашем бил их из своих рук и сек прутьями, обагрив Ивана Семионова столь жестоко и мучительно, что он обагренный сей кровью лежат без чувствия и движения [...] и прочих на сходе бывших нас без милосердия увечил, но за что? За то токмо, что мы сказали от очевидною нам и семейству нашему смертного убийства». К жалобе прилагался список по деревням с указанием имен изувеченных, избитых и изнасилованных.

Упомянутый в документе коллежский советника военного ведомства Хвиикий был послан в Павловское военным губернатором Салгыковым, который знал его беспристрастие и расторопность. Хвицкии, прибыв на место событий, был предупрежден исправником, что крестьяне все больше выходят из повиновения. Однако его собственные наблюдения говорили об обратном. Он писал губернатору, что всех оных деревень крестьяне, сколько мог заметить, оказывают себя в совершенной тихости и повиновении, а когда и была в чем медленность, то сие происходит от непорядочного приема сей фабрики». Это единственный чиновник, который взял сторону крестьян и донес свое мнение до властей губернии.

События в Павловском получили широкую огласку. Отклик на них в переписке людей того времени. А.И. Вяземский пишет 19 марта 1803 г. А.Р. Воронцову, что со вех сторон приходят известия одно тревожней другого, кругом беспорядки, в частности, "если не восстание, то по крайней мере формальное неповиновение крестьян, пример которого мы видим прямо у ворот столицы, в имениях графа Глинского» Вяземский по привычке считает Павловское вотчиной Ягужинского, хотя это уже казенное имение.

Когда волнения в Павловском еще только начинались последовало письмо Александра I Московскому гражданскому губернатору Аршеневскому: «Министр внутренних дел представил мне посланное вами донесение о неустройствах, происходящих на Павловской фабрике. Я признал необходимым для восстановления порядка и призвания ослушных к полному повиновению возложить на вас, дабы вы отправились вместе с управляющим комиссией комиссариатского дела генерал-майором Татариновым в село Павловское, на месте вникнув во все обстоятельства требований надзирателя тамошних фабрик надворного советника Серебрякова, рассмотрели жалобы, приносимые от крестьян и положили бы определенно и точно [...] мою волю, чтобы положением сим повиновались безмолвно под страхом строгого наказания по законам [...] О последствиях сего поручения и мерах, кои вами к выполнению его приняты будут, я буду ожидать от вас подробного донесения. В Санкт-Петербурге. Декабря 30 дня 1802 года. Александр».

Поражает несоответствие «исторического лица» императора Александра I, как либерала и реформатора, и крайне сурового тона этого письма. Кажется, что такой рескрипт мог быть издан в эпоху Павла I. Не согласуется этот тон с тем, что называли «дней Александровых прекрасное начало». Но правда подлинного документа очень часто корректирует устоявшиеся исторические репутации.

29 марта 1803 г. министр внутренних дел граф В.П. Кочубей вынужден был вновь донести царю о событиях, происходящих на Павловской суконной фабрике. Какова была реакция Александра I на этот раз подлинно не известно, но после этого доклада начались дознания по поводу насилий, чинимых военной командой.

Было проведено расследование событий в селе. Капитан Чистяков 2 апреля 1803 г. в объяснительной записке писал: «Если и были какие наказания, то был приказ, в случае упорнейшего их сопротивления велено было поступать с ними вооруженной рукою [...] Обиды крестьянам если и были, то были строжайше наказаны». Полковник Шлиссельбургского полка Григорий Данилин утверждал, что «из представленных к осмотру крестьян ни одного не только изувеченного или поврежденного, но и жестоко наказанного не находится».

1 апреля 1803 г. было взято объяснение со священников села Павловского Ивана Стефанова и Василия Яковлева. Они тоже не захотели поддержать жалобы крестьян. Они писали: «Извещаем вас, что при вступлении означенной воинской команды в село Павловское к доведению крестьян до послушания и укрощения их буйств и неповиновения противу начальства, были они наказываемы. Относительно насильствования, содеянного их женам, первоначально, хотя и проговаривали той крестьяне, якобы оное воинскими чинами было причиняемо, но мы такого о сем сведений не имеем».

Летом 1803 года Шлиссельбургский полк сменили две роты Московского гарнизонного полка. В команде было 374 человека. Приказ гласил «Для приведения в послушание крестьян состоящих в Звенигородском уезде в селе Павловском никаких напрасных со стор0н. воинских чинов притеснений и обид обывателям и крестьянам не чинить наблюдая, чтобы крестьяне тех селении без малейшей отговорки и отлагательства исполняли все то, что им от определенного настоящим там казенной фабрики директором 7 класса Серебрякова или от конторских чиновников приказано будет».

В некотором отношении, такой исход событий можно считать победой Павловских крестьян. В село прислали войска Московского гарнизона которые подчинялись военному губернатору. Как мы помним только И.П. Салтыков через своего чиновника Хвицкого указал на невиновность местных жителей и беспорядочные действия ретивых министерских начальников. Больше из Павловского тревожных вестей не приходило. Начался полувековой период его истории, связанный с казенной суконной фабрикой.